Иной смотрел на Элтона каким-то очень уж внимательным взглядом. Проклятье и все семь пекл на это его чтение мыслей! Неужели, Странник догадывается? И что будет, если он догадывается? Чёрный брат почувствовал, как краска, не смотря на холод, неумолимо приливает к лицу.
- Ты подумал про какие-то семь пекл, и твоё лицо налилось жаром,- мгновенно отметил элтонов позор Эссейнир,
- Ты вообще не в первый раз уже думаешь про эти пекла. Что это вообще такое?Хвала тебе, Дева! Кажется, не придётся до пепла сгорать от смущения. Во всяком случае, пока.
- Пекло... Эээ... ммм... Пекло, это... - попытался начать объяснения человек, - У септонов считается, что грешники...
читать дальше- Кто? - перебил Эссейнир, похоже, понявший только то, что ничего не понял.
- Ну, септоны - это те, кто совершает моления богам и учит, как правильно в них верить. Возьми, опять же, образ из моей памяти, как ты "книгу" брал. А грешники - это те, кто заветы богов нарушает. И поэтому после смерти их наказывают, посылая в пекло...
На этом месте разговора Элтон осознал, что из него самого септон был бы аховый. Не лучше, чем из самого Ходока.
- Я по-прежнему не понял.- красивое лицо Эссейнира исказила досадливая гримаска, - Раньше почти всё понимал, а теперь перестал понимать. Мне это не нравится.
Дозорный ощутил, что стало, пожалуй, холоднее. Может быть, когда Ходоки-Странники злятся, мороз усиливается? Или Эссейнир тут не при чём, просто стеклянно-звонкая зимняя ночь забирает у человека уже последние остатки живого тепла? Дозорный поёжился, стараясь поплотнее завернуться в видавший виды чёрный плащ. Странник заметил и это.
- Я гоню мороз, как могу, - сказал он, - И если бы не я, сейчас было бы гораздо холоднее. Но тебе, похоже, достаточно и того, что есть.
Элтон тряхнул головой.
- Костёр бы! Но ты не можешь при огне. А я... Я не хочу, чтобы ты уходил.
- Ты сначала подумал вообще что-то вроде: а без Иного я тут всё равно подохну. Вот, что мы сделаем: я Посланников за ветками пошлю, потом сам уйду, а их оставлю тебя охранять. Звери не посмеют подойти к огню, а Тёплые-слишком-разные будут держаться подальше от живых мертвецов. А позже я вернусь, и ты мне всё-таки объяснишь про все эти пекла и прочее. Договорились?
- Лучше не уходи! - вырвалось у Элтона. Почти жалобно. Вопреки тому, что рассудком он понимал: Ходок говорит дело. - Я как-нибудь потерплю.
- Как хо... - Иной вдруг как-то подобрался, словно сумеречная кошка перед прыжком, насторожённо прислушиваясь к чему-то, внятному только ему. Стал словно бы жёстче и как-то отстранённее Такого Эссейнира - сосредоточенного, напряжённого, с потемневшими до оттенка густых сумерек глазами, невозможно было представить ни смеющимся, ни выспрашивающим что-то любопытное. Сама Зима в мерцании ледяных теней, живое олицетворение холода, бесконечно чуждое всему человеческому. Такого Эссейнира можно было только бояться.
- Сюда твои направляются. Всем отрядом. Ищут тебя. С огнём и прочим там, так что ты согреешься. Они уже совсем недалеко.
Элтон оторопел. И от такого Эссейнира, которого он успел уже разучиться бояться. И от того, что Иной сказал. Элтон ведь думал, что его вообще искать не будут, а если и будут, то не начнут раньше, чем завтра утром, дождавшись света и хоть какого-то подобия тепла. И вообще, откуда Эссейнир об этом знает?
- Мы умеем чувствовать на расстоянии. Живых и мёртвых, своих и чужих. Это трудно объяснить понятными тебе словами, но мы действительно ощущаем это. И почти никогда не ошибаемся. - пояснил страшный Белый Ходок, почти становясь прежним, Эссейниром, которого хочется не бояться, а гладить по тонкой руке и забавлять рассказами о тёплой человеческой жизни, - Те-с-кем-ты-ходишь совсем рядом, и мне действительно не надо здесь оставаться.
Элтон с пронзительной, безжалостной ясностью осознал, что чудо Семерых с ним действительно было. И сейчас оно - чудо кончится. Улетит навсегда, растворится в лесных тенях, спугнутое близостью привычного, каждодневного, обыкновенного мира. И никогда уже не повторится. Чудом был он, Эссейнир с его странной красотой и ещё более странной доброжелательностью. Но Эссейнир сейчас уйдёт и не вернётся. Какова вероятность когда-нибудь ещё раз случайно встретиться таким странным двоим в огромном снежном Застенье? Да никаковА! И значит, всё действительно кончилось.
- Я тоже думаю, что будет жалко, если мы не встретимся ещё раз, - Эссейнир окончательно стал прежним Эссейниром, славным и нестрашным, хотя явно не прекратил прислушиваться к чему-то далёкому. - Место! Покажи мне сейчас какое-нибудь место, куда ты мог бы прийти ночью один. Вспомни как можно ярче!
Мысли чёрного брата лихорадочно заметались. Не было, не существовало в целом мире такого места! Дозорные никогда не любили враждебную темноту к северу от Стены. И в уставах и правилах своих предусмотрели, кажется, всё для того, чтобы никто и ни при каких обстоятельствах не оставался с этой темнотой наедине. Ночью за Стеной оказывались только разведчики во время многодневных рейдов. Но разведчики поодиночке не ходят. А на того недоумка, который просит часовых у тоннеля пропустить его на северную сторону одного на ночь глядя, сбежится глазеть весь замок. Не исключая и Лорда-Командующего. Каковой безо всякого труда догадается, что означенный недоумок туда собрался явно не для того, чтобы любоваться небом, сочиняя баллады в уединении. Конечно, о Белом Ходоке никто даже спьяну не подумает, скорее всего, Элтона будут подозревать в том, что он спутался с женщиной-Одичалой. Но это тоже считается предательством и наказывается. Жестоко наказывается.
- Ну и порядки у вас, - морозно-синие глаза опять смотрели на Элтона с непониманием. - У нас считается, что не позволить кому-то куда-то пойти, если речь не о совсем юных Пробуждённых, ещё не умеющих драться и водить Посланников - это чудовищное оскорбление, требующее вызова на поединок. Я представить себе не мог, что у вас и это тоже не так.
- Не так! - с отчаяньем выдохнул Элтон. И, раз уж терять нечего совсем, раз чуду осталось жить всего несколько минут, а потом оно разобьётся, он сделал - с отчаяния же - то, на что иначе, наверное, не решился бы долго-долго.
Он шагнул к Иному, притянул его к себе и поцеловал. В губы. Жадно, так жадно, как бывает только, если поцелуй первый и последний. Единственный.
Он понятия не имел, принято ли у Белых Ходоков целоваться, и, если нет, поймёт ли Эссейнир смысл его действия. Но надеялся, что поймёт. Не зря же он мыслями разговаривает, в конце концов.
Эссейнир понял. Потому что ответил. Беспомощно, неумело, но ответил.
- Найди меня, Эссейнир, - сипло, с трудом проговорил, оторвавшись от его губ брат дозора, забывший сейчас и о своей маллистеровской гордости, и о том, что этакое вот поведение вообще никакому мужчине не подобает, мужчина должен быть сдержан и суров, а такие вот слова уместны разве что в устах трепетной девы, - Найди меня! Придумай что-нибудь, пожалуйста!
За деревьями уже мелькали факелы.
- Я придумаю, - пообещал Эссейнир, как обычно, мыслью, - Я обязательно что-нибудь придумаю.
Легко вывернулся из человеческих рук и скользнул в темноту, взметнув за собой маленькую позёмку. Будто его и не было никогда. Будто это был сон. Просто снежный сон невезучего (Или наоборот, слишком везучего - нашли же!) разведчика. Которому, кстати, раз уж он позорно заблудился, порядочных рейдов не видать ещё очень-очень долго.
Да, наверно, действительно проще думать, что это был только сон. От холода. Так, кстати, и погибают от холода, ложась спать в снегу.
Нет! Не сон! Губы ещё помнят прикосновение других губ. Холодное прикосновение, от которого, тем не менее, ещё не развеялся жар во всём теле. А ещё Элтон наткнулся взглядом на остатки злосчастного Посланника-упыря. Если они тут были, значит, было и всё остальное.
Было. И больше не будет!
Белый Ходок, скорее всего, просто забудет об этой встрече. Которая и состоялась-то - просто потому что Иному было любопытно. Ходок забудет.
А Элтон Джон Маллистер никогда не сможет забыть.
Неожиданное спасение, разговоры о том и сём, сырая крольчатина, притащенная живым мертвецом, первый и последний поцелуй, беспомощную вспышку недостойных мужчины и воина чувств, словно прямиком из глупой песни, припасённой лукавым менестрелем для недалёких девиц. Слова-то ещё какие, вот, ровно для менестрелей. "Придумай что-нибудь пожалуйста!". Наверно, по здравому размышлению Иной будет его презирать.
Седьмое пекло, да на что он вообще так купился? На нечеловеческие глаза? На "Я не хочу тобой рисковать?"
"У меня внутри пустота, потому что их нет-совсем", кажется, так говорил Эссейнир о каких-то своих уснувших навсегда родичах. Эссейнир, он не "нет-совсем", он где-то есть, он, может быть совсем рядом. Но пустота внутри - вот она, пожалуйста. Человек не Ходок. Человек не приспособлен жить в скъятах и не умеет ощущать близких на расстоянии,довольствуясь только одним этим. Человеку нужно, чтобы те, кто ему дорог, были с ним. Нужно видеть лицо, слышать голос, чувствовать тепло руки...
Или холод. Если уж речь идёт о Белом Ходоке.
Может быть, через несколько дней это пройдёт. Сосущая пустота в груди перестанет ощущаться, затянется, заполнится привычными каждодневными делами, дежурствами, воинскими упражнениями. Да, конечно! Это пройдёт! Не должно, не имеет права не пройти.
Огни, мелькающие между деревьями приближались и приближались. И тишина уже перестала быть тишиной, в ней слышался топот копыт и далёкие ещё перекликающиеся голоса. Сильный и опытный отряд передвигался совершенно открыто, не боясь никаких случайных Одичалых. Элтон подавил возникшее было желание отправиться навстречу этим звукам и огням - вдруг не повезёт каким-нибудь недобрым чудом разминуться, после всего, что произошло, это было бы просто несправедливо!
Впрочем, ждать оставалось совсем недолго.
Сам не понимая, зачем, Элтон наклонился и оторвал полуистлевшую тряпочку от ветхой одежды упыря. Хоть какая-то память.
Неожиданно налетевший ветерок шевельнул ветви чардрева. Человеку показалось, что это вздохнула сама зима. О несбывшемся. О том, что никогда бы и не могло сбыться.
Похоже, это закончилась первая глава. А что было дальше, мне ещё курить и курить. Не хочу, чтобы всё кончалось плохо. Точнее, не хочу, чтобы всё кончалось ничем.