Ышшо рассказик.

[aheor]

Текстик, уникальный тем, что это - моя первая и пока что на данный момент последняя попытка написать слэш. Конечно же - на мой любимый до дрожи пейринг. Айзен и Улькиорра - это же то, что мне крышу уносит в неведомые дали, в каких и меносы не бродят...
А прекрасному Саурошеньке спасибо за техпомощь.

Комментов хочу.

Ты боишься прикосновений.

— Ты боишься прикосновений?
— Д-да, — опускает ресницы Куатро Эспада, — Простите, Ками-сама.
Секунду назад Айзен попытался погладить его по плечу… Нет, Куатро, знаменитый по Лас-Ночесу своим железным хладнокровием, нашёл в себе силы не шарахнуться в сторону, но от внимательного к деталям Айзена не укрылось, какого огромного напряжения Четвёртому это стоило.
— Это нехорошо, Улькиорра, — осторожно, опасаясь оскорбить арранкара излишней назидательностью тона, сказал владетель Хогиоку, — Это может стать твоей слабостью. К тому же, прикосновения и жесты могут многое значить и многое говорить. Это целый язык, который полезно знать, Улькиорра.
— Да, Ками-сама, я знаю. Но увы, как Вы совершенно правильно подметили, я понимаю это чисто рассудочно, и этот язык совсем не знаком мне.
Арранкар, как всегда, был сама сдержанность, сама уступчивость и… сама закрытость. Тоже как всегда. Улькиорра обращался со словами так осторожно, будто за каждое из них платил золотом, а на его болезненно-красивом лице стыло одно единственное выражение спокойной сосредоточенности, неизменное, как маска. Сначала это нравилось Айзену, Куатро был сущим отдохновением на фоне буйных, шумных и постоянно пытающихся проверить его на прочность других арранкаров. Потом начало настораживать. И, наконец - раздражать.
Уже полгода по счёту Готэя Эспада существует в том виде, который наиболее устраивает Владыку. Каждодневный быт отлажен, основные конфликты погашены, все нужные границы установлены. Он, Айзен, знает всё, что ему хочется знать о каждом из своих подчинённых от Койота Старка до последнего полудохлого нумеро. К каждому подобрал ключик, для каждого научился многое значить, понимать, что именно он значит и, если нужно, виртуозно играть на этом. Времена «тёмных лошадей» и «белых пятен» прошли безвозвратно, можно, наконец, просто спокойно работать, но… Но всё вышесказанное никак не касается, одного-единственного Улькиорры Шиффера. Маленький и хрупкий на вид арранкар с беззащитно-огромными мерцающими глазами по прежнему был тайной за семью печатями. О нём самопровозглашённый бог Пустыни до сих пор знает не больше, чем в первую минуту их встречи, и это давно уже воспринимается как вызов. Издевательски тихий, чуть ли не ленивый вызов, который бесит. По-настоящему бесит того, кто привык читать сердца, как открытую книгу и оставлять в них какие угодно нужные ему правки. А неизменная улькиоррина покорность, про которую по замку чуть ли не легенды ходят, вообще, подозрительно смахивает на снисходительность. Терпеливую, мудрую снисходительность любящих, но уже таких усталых родителей безнадёжно больного ребёнка.
Бродила в мозгу Владыки иногда и совершенно параноидальная мыслишка: Улькиорра совершенно сознательно бросает ему этот вызов, расставляет ловушку, отлично зная, что Айзен в неё попадётся. Всё с той же сосредоточенностью на лице тянет к его рукам и ногам марионеточные нити. И небезуспешно, надо сказать, тянет: Айзен, при всём собственном своём опыте кукловода уже подёргивается в заданном ритме. Он приблизил Улькиорру, чтобы наблюдать, чтобы хоть что-то понять о нём. Он позволяет Куатро больше, чем всем остальным, чтобы привязать к себе хотя бы возможностью исключительного положения. Он даже убить Шиффера не может! Потому что, черт побери, это означало бы, что вызов позорно не принят, что он, Айзен Соуске, Бог Уэко Мундо в бессильной злобе порвал лист с условием задачи, не умея решить её.
Иногда всесильный Владыка, привыкший выстилать себе дорогу чужими душами и судьбами, подолгу не может заснуть. Потому что думает о маленьком арранкаре с колдовскими глазами. О единственном арранкаре, который ему, Айзену, не принадлежит.
Внешне, конечно, война айзеновой властности с улькиорриной отчуждённостью нисколько не похожа на войну. Напротив, со стороны их отношения могут показаться неискушенному взгляду доверительными. Куатро единственному, разрешён вход в святая святых, в личные покои Владыки. Куатро же - единственный, у кого Ками-сама иногда спрашивает совета, чем до судорог злит Тоусена. И единственный, кого носитель Хогиоку учит играть в шахматы, приглашает на чай вдвоём, берёт с собой на редкие прогулки по пустыне. А Улькиорра… А что Улькиорра, он если и думает что-то особенное о своём положении фаворита, то мыслей этих вовсе никак не выдает. Не подчеркивает своё положение и не стремится его скрыть. Будто бы ему всё равно… Думая об этом «всё равно», Ками-сама внутренне леденеет от злости, еще никому и никогда он, Айзен Соуске, не был безразличен. И не будет! Даже тебе, Улькиорра Шиффер, живое олицетворение безразличия. Особенно тебе!
Они сидят за изящным чайным столиком, накрытым в спальне Айзена, куда Владыка в очередной раз пригласил Четвёртого побеседовать о том о сём. Как всегда, это не дружеское угощение, а очередной раунд схватки двух воль, айзеновой - завораживающей и подчиняющей, и улькиорриной - ускользающей от любого порабощения. Славная охота, упоительно изящная и опасная игра двух хищников, которая иногда утомляет, но никогда не надоест. Охота Владыки на Куатро? Охота Куатро на Владыку? Охота их обоих за разгадкой тайны, за ключом от невидимых стеклянных дверей?
Миг назад Айзен узнал, что Улькиорра боится прикосновений. И это был первый его серьёзный трофей. Первая брешь в ледяной стене, отнимающей у него Куатро. Его Куатро. И зная эту брешь, Айзен сможет многое сделать.
— Да, я сказал, что, к сожалению, это может быть слабостью, Улькиорра, — голос Владыки бережно мягок и вкрадчив, — Кроме того, я знаю, что ты хочешь понять людей и шинигами. А для них прикосновения значат многое, Улькиорра. Хочешь, я помогу тебе?
— Хай, — Куатро коротко кивает, в мерцающем взгляде ничего, кроме спокойного ожидания дальнейших инструкций. Айзен встаёт и делает шаг к кровати.
— Подойди сюда, Улькиорра.
Куатро повинуется, чёрт бы его подрал.
— Я попробую научить тебя не бояться, — Владыка улыбнулся тепло и приглашающее, механически отметив, что эта улыбка, тончайше выверенная, одна свела бы с ума целую дивизию нумерос, — Постарайся для начала просто довериться мне. И найти приятное в своих ощущениях.
Он потянул вниз молнию на форме Улькиорры, в тишине комнаты тихий треск застёжки показался оглушительным, как грохот ледолома. Куатро едва не метнулся в сторону.
— Ты такой красивый, Улькиорра, — промурлыкал Айзен, легко подталкивая арранкара к кровати, — Сейчас ты просто ляжешь и постараешься расслабиться, ладно?
Куатро опять коротко кивнул, устраиваясь на белоснежных простынях на животе, оперев голову на руки. Айзен сел рядом по-японски на пятках, ширина божественного ложа вполне обеспечивала свободу действий.
Кожа на теле у Четвёртого была такой же белой, как на лице, бледной до того, что казалась чуть светящейся. Резко, контрастно выделялась непроглядно черная дыра холлоу. Айзен невесомо коснулся краешков этой дыры, на долю секунды ощутив мертвенный холод, исходящий оттуда. И укол чего-то, похожего на жалость. Каково это, всю жизнь таскать такое в себе, внутри себя?.. Он убрал руку и медленно, осторожно лёг рядом.
— Тебе дискомфортно от того, что мы так… близко?
— Пока да, — ответил Улькиорра, с обычной своей спокойной честностью. — Но я понимаю, что сейчас моя задача – научиться принимать это как должное.
— Да, верно. Ты же понимаешь, что я не сделаю тебе ничего плохого…
— Понимаю, Ками-сама. Просто очень непривычно.
— Привыкай, — Айзен чуть пододвинулся к Улькиорре, погладил его по чуть спутанным черным волосам. Они оказались шелковистыми, хоть и чуть жестковатыми на ощупь. Такими приятными. Но почему-то - будто гладишь благородное большое животное. Впрочем, мысленно усмехнулся Айзен, кто же они все ещё по сути своей…Он продолжил ласкать волосы своего Куатро, перебирать пальцами упругие пряди, отмечая, как медленно, постепенно всё-таки уходит напряжение Улькиорры, вначале физически ощутимое, едва ли не потрескивающее, словно электричество. Это было хорошо. Очень хорошо.
— Ты молодец, Улькиорра, — сказал Айзен, снова поднимаясь, —А теперь я сделаю тебе массаж.
Тихое «хай» в ответ было уже расслабленным, умиротворённым. Повелитель Хогиоку догадался, что неприятие прикосновений не продиктовано для Улькиорры никаким принципом и не связано ни с какой травмой. Просто до сих пор его никто никогда не трогал. Разве что, в драке, когда сцеплялись, катаясь по песку, два борющихся не на жизнь, а на смерть, звериных тела. И то вряд ли Улькиорра с его великолепным Серо нуждался в том, чтобы подпускать противника близко, скорее он поджаривал добычу на дальней дистанции. Так что осязательные контакты Чётвертому попросту слишком непривычны, а всё непривычное его, осторожного и недоверчивого, пугает.
Что делать дальше, Айзен, честно говоря, попросту не знал. Нет, массаж массажем, Айзен в совершенстве владел этим искусством, и своё чисто телесное удовольствие Улькиорра получит, ну а что дальше? Правильно, дальше ничего.
Совсем ничего — Улькиорра почтительно поблагодарит за урок и снова отойдёт на обычную дистанцию. Из «зацепки» за его страх перед прикосновением, на самом деле, ничего не выжмешь, да и страх этот он, Айзен, сейчас успешно уничтожает. Собственными руками, во всех смыслах этого понятия. А дальше всё вернётся на круги своя, Куатро так и останется снисходительно послушным, Айзен продолжит ворочаться в постели, ожесточённо раздумывая, как всё-таки его приручить . Может, было бы проще все же уничтожить? Как-нибудь деликатно, отправив героически погибать на заведомо невыполнимом задании? А потом взять другого Пустого, понятного и умеющего принадлежать… Да, проще и умнее всего поступить именно так, но ведь это будет означать - сдаться… И, к тому же…
К тому же, кожа у него такая гладкая и почему-то прохладная, хотя в комнате жарко натоплено. И волосы, если вдруг сейчас наклониться к ним и вдохнуть их запах, пахнут чем-то неуловимым, чуть горьковатым и таким чистым. Может быть, их этим особенным песком?.. А его мерцающие колдовские глаза - будто за тонкой корочкой льда бьётся изумрудное пламя… Тихое «хай», неслышные шаги, безупречная выверенность жеста, тысяча вопросов обо всем на свете… Всего этого на самом деле так не хотелось лишаться. Тем более, лишаться только потому что оказался бессилен придумать способ сделать всё это по-настоящему своим?
Готэй, как всем известно, похож во многом на земную Японию, периода поздних сёгунатов. А утончённые самураи знали толк в мужской любви, в том числе, и в любви телесной. Шинигами в этом следовали за самураями. У самого Айзена был кое-какой опыт - пара коротких романов никого ни к чему не обязавших и не оставивших малейшего следа в сердце. Помнится, даже в Рэнджи Абарая он был однажды самую капельку влюблён, потому и сплавил красноволосого забияку в Шестой Отряд, чтобы романтическая ерунда поменьше отвлекала от важных исследований. Но опыт опытом, а докатываться до полуживотных всё-таки не входило и не входит в планы Владыки. Так почему же он сейчас так жадно впитывает взглядом, вплавляет в память каждую черту и чёрточку хрупкого арранкара? Почему с каждым движением всё тяжелее отнимать руку от прохладной, словно светящейся, суховатой на ощупь кожи? Почему сама мысль через несколько минут просто отпустить Улькиорру кажется сейчас такой противоестественной?
— Ты что же это - попался, Владыка Айзен? — безжалостно спросил он самого себя, разумеется, не вслух, — Пустыня поймала тебя?
На этот вопрос не нашлось ответа. Улькиорра, к счастью для своего Ками, не представлял, какие мысли бродят сейчас в айзеновой голове . Он просто лежал неподвижно и прислушивался к новым ощущениям, к которым уже привык и однозначно расценил как приятные. В жизни Куатро, если честно, было вообще маловато ощущений, а приятных совсем уж ничтожное количество, так что арранкар позволил себе редчайшее для жителей Песков удовольствие просто расслабиться и наслаждаться моментом. Он даже начал дремать под ласковыми руками Владыки. Впрочем разнеженность вовсе не мешала ему анализировать.
Куатро давно уже понял, что чем-то отличается от других для Ками. Что ему одному из всех арранкаров достаётся иногда какое-то особенное внимание Айзена. Это не может быть просто так, это наверняка что-то значит. Ками-сама чего то хочет от него, Улькиорры, но вот чего именно? И почему Ками-сама не говорит о своих желаниях прямо, он же прекрасно знает, с какой тщательностью и аккуратностью Улькиорра выполняет все его приказы. Может, спросить его об этом? Куатро не любит недомолвок и неточностей, а сейчас, кажется, вполне подходящий момент…
— Ками-сама, — заговорил арранкар, — можно задать вам один вопрос?
— Да. — Айзен прекратил своё весьма приятное занятие, мимоходом отметив, что не без сожаления, — Я тебя слушаю, Улькиорра.
— Ками-сама, я давно замечаю, что вы относитесь ко мне чуть иначе, чем к остальным арранкарам. Вы проявляете ко мне несколько больше внимания, чем к другим, Вы никогда не наказывали меня, не демонстрировали силу. Вы учили меня вещам, которыми не занимаетесь с прочими, приглашаете на чай, разговариваете наедине. Конечно же, мне всё это очень нравится, и я благодарен Вам, но мне хотелось бы знать, почему всё это именно так? Я значу для Вас что-то такое, чего не умеют значить все остальные? Или Вы готовите меня для чего-то особенного, чего-то ожидаете от меня? Но почему Вы никогда не объясняли, чего именно?
Вопрос Куатро Айзена не удивил. Улькиоррина любовь к ясности и точности во всём была знаменита не меньше, чем его исполнительность и старательность. Другое дело, что вопрос этот застал Ками врасплох. Он не был готов отвечать на него, да и что он, в конце концов, мог ответить? Правду? Нет уж, правду как раз ни в коем случае говорить нельзя, еще неизвестно как ею может воспользоваться умный и дальновидный холлоу. После такой правды Улькиорру придётся в любом случае немедленно убирать, не должен жить на свете арранкар, знающий, что он - слабое место своего Владыки! Но Улькиорра -практически идеальный подчиненный, которого жаль потерять. И у него действительно волшебно пахнут волосы. И…
Мысль основателя Лас-Ночес работала быстро, в его распоряжении есть всего несколько секунд, слишком долгая пауза насторожит внимательного Куатро и повлечёт дополнительные, гораздо более неудобные вопросы. Правду, конечно же, говорить нельзя. Слишком откровенная ложь тоже не годится, придуманная на ходу, она будет слишком беспомощной, унизительной для него и ясно заметной арранкару. Чёрт, надо было позаботиться о нужном вранье раньше. А сейчас придётся говорить полуправду, в конце концов, зря ли несколько минут назад вспоминал Абарая? К тому же, интересно: есть у холлоу вообще эта сторона жизни, или они ничего о ней не знают? Вот заодно и выяснить…
— Видишь ли, Улькиорра… — Владыка Айзен крайне осторожно подбирал слова. — Я действительно кое-чего от тебя ожидаю. Я не говорил тебе об этом только потому что не знал, как именно тебе это объяснить. Какими словами, в каких формулировках. Ты же у нас такой точный… — Айзен улыбнулся. Чуть беззащитно. Тщательно дозируя эту беззащитность. Арранкар зашевелился, устроился так, чтобы видеть Владыку, в изумрудном взгляде мелькнуло любопытство. Мысленно экс-шинигами облегчённо вздохнул.
— Видишь ли, Улькиорра… Я не говорил об этом с тобой, потому что, если честно, не знаю пока, известно ли холлоу, что люди и шинигами иногда любят друг друга.
— Холлоу тоже иногда любят друг друга, — глаза Улькиорры чуть потемнели, выдавая вспыхнувшую обиду. Он ненавидел, когда обитателей его песков считали в чём-то ниже остальных разумных существ, — Те, кто охотится в одной стае, могут любить друг друга, да и просто напарники. Вот, хоть на Старрка и Лилинетт посмотрите, Ками-сама!
— Я имел в виду не совсем это, — Айзен успокаивающе погладил Куатро по волосам, гася его гнев, — Про такую любовь я, конечно, знаю. Шинигами и люди называют её «дружеской» или «братской». Но я сейчас имею в виду отношения влюблённой пары, понимаешь? Мне не приходилось видеть здесь в пустыне влюблённых пар.
— Мне тоже, — почти весело признался Улькиорра. Ему было приятно узнать, что Ками-сама даже не думал обижать его народ и причины чувствовать себя оскорблённым нет.
Айзен уже окончательно преодолел минутную растерянность. Его речь текла спокойно и плавно, вольной вешней речкой.
— Шинигами и люди иногда вступают между собой в некие особенные отношения. На самом деле, они, отношения эти, продиктованы волей природы и связаны с возможностью рождения детей, которой у вашего народа нет. Поэтому обычно такая любовь связывает мужчину и женщину, потенциальных отца и мать, понимаешь…
— Пока да, — кивнул Улькиорра. Он обожал айзеновы рассказы про большой разноцветный мир.
— Таких мужчину и женщину и называют влюблёнными, Улькиорра. Но иногда полюбить друг друга могут и женщина с женщиной и мужчина с мужчиной. И я…
— И вы меня полюбили, — Улькиорра сказал это спокойно, серьёзно-пресерьёзно, ровно тем самым тоном, которым всегда озвучивал родившиеся у него гипотезы, касающиеся незнакомой ему жизни. Так школьные отличники отвечают идеально вызубренный урок. Айзен едва не расхохотался, настолько забавно тон Улькиорры не вязался со смыслом сказанного им
— Угадал, — подтвердил Айзен, пряча в глубине глаз искры неродившего смеха, — И я не знал, как сказать тебе.
— Прямо, — отрезал Куатро, — Так, как Вы сказали сейчас. Я бы постарался понять.
Сдерживать хохот было всё труднее. Айзен незаметно потянулся к силе своего занпакто, чтобы иметь возможность под иллюзией внешней доброжелательной серьёзности откровенно ржать над деловитой уверенностью, с которой этот арранкар рассуждает о вещах, в которых не понимает ни меносьего носа.
— Милый мой Улькиорра, — объяснил Айзен-иллюзия, — Тот, кто признаётся в любви, обычно очень волнуется. Если не уверен, что его чувство взаимно.
— А как оно может быть невзаимно? — взгляд Куатро стал несколько непонимающим.
— Иногда так бывает, — вздохнула иллюзия, — Один любит, а другой почему-то нет.
— Но это же нерационально! — возмутился Улькиорра, — И неэргономично!
— Рациональный ты мой… — Айзен устал смеяться, и иллюзорный покров стало можно снять. — Иди ко мне…
— Я же и так здесь, Ками-сама.
— Ты опять не совсем понял. А я не совсем объяснил. Видишь ли, для выражения этих чувств у людей и шинигами существует особенный язык тела. Объятия, поцелуи… Но это всё легче показать действием, чем объяснить, — Айзен снова улёгся рядом с Улькиоррой и притянул его к себе, — Вот, например, так. Ты что-нибудь ощущаешь?
— Подо мной простыня сбилась, Ками-сама, — честно признался арранкар.
Нет. Убить Куатро, наверное, всё-таки будет наилучшим решением. Бывший шинигами едва не зарычал от ярости. Издевается над ним Шиффер что ли? Внешне он, конечно же, никакого недовольства не показал. Не время и не место сейчас. Взялся соблазнять этого чёртового пустого с почти механоидными мозгами, так придётся начатый спектакль доигрывать.
— Вообще- то, я имел в виду совсем не простыню, Улькиорра. А твои телесные и душевные ощущения.
— Телесные и душевные ощущения мне нравятся, Ками-сама, — послушно поправился Улькиорра, — А что такое «поцелуи»?
Айзен ответил без слов. Просто накрыв тонкие губы Улькиорры своими. Куатро как-то смешно пискнул от неожиданности. Владыка Лас-Ночес сжал арранкара в объятиях теснее. Какой он всё-таки… Одновременно дикий и покорный, отстраненный и всё же полностью принадлежащий ему. По крайней мере – сейчас принадлежащий. Вот тонкие руки холлоу обняли его в ответ, изящные пальцы с тёмными коготками запутались в тёмно-каштановых волосах шинигами. Улькиорра даже сообразил, как отвечать на поцелуй, и делал это, как вообще всё на свете, тщательно и осторожно.
Это опьяняло. Это завораживало. И это было ответом на загадку: в этот миг Улькиорра всё-таки был весь его. Айзена. Полностью ведомый, полностью открытый. Послушный, словно продолжение его собственного тела. Чутко отзывающийся на каждый вздох, каждое прикосновение руки…
Айзен чуть отстранился от арранкара, только для того, чтобы, склонившись над ним, касаться губами его шеи… беззащитного местечка под мочкой уха… краешков дыры. Эти последние, похоже, были у холлоу чем-то вроде рудиментарной эрогенной зоны. Когда Айзен начал обводить языком изящную окружность, арранкар выгнулся и блаженно застонал. Экс-шинигами показалось, что он сейчас взорвётся изнутри, это инстинктивное движение было настолько невинным и настолько соблазнительным… Когда-то в Готэе он испытывал своё хладнокровие, оставаясь отстранённо-рассудочным под изощрёнными ласками лучших руконгайских тайю, теперь блаженно и безмятежно терял разум от близости пустынного полузверя, плохо понимающего, чем он тут занимается. Айзен оставил в покое дыру, заскользил вниз, продолжая вести влажную линию по узкой груди, по твёрдому, подтянутому животу, туда, где курчавился клочок тёмного меха, да, там — скорее именно уж именно меха, густого и мягкого. Он мог бы продолжать и дальше, там, мысль о том, что придётся касаться у арранкара совсем не казалась ему отвратительной, скорее уж, наоборот, какой-то забавно-хулиганской. Но собственная страсть, горячее нетерпение тела властно требовали другого. Айзен бережно перевернул Куатро на живот, приподнял, держа руками за талию…
— Возможно, может быть несколько больно, — хрипло прошептал он, — Пожалуйста, потерпи, чудо моё…
Улькиорра что-то нечленораздельно промурлыкал через хриплое, стонущее дыхание… Слегка опомнившись, Айзен потянулся одной рукой в сторону, зачерпнув немного так кстати оказавшегося на тумбочке масла для ароматической лампы…
По росту они соотносились изумительно. Совершенно идеально для того, чтобы бывший шинигами мог, совершая движения внутри Улькиорры (какой же он тоненький и горячий «там»… А всё остальное тело остаётся суховато-прохладным, оказывается, песчаные обитатели не потеют), покрывать страстными жаждущими поцелуями края дыры холлоу, срывая при каждом толчке стон блаженства с тонких, капризно очерченных тёмным губ.
Потом Айзен даже под пыткой, наверное, не смог бы сказать, сколько это безумие продолжалось… Просто вдруг, когда ему показалось, что он готов уже только что не умереть, когда он последним усилием едва ли не яростно вогнал, как ему показалось, самую свою жизнь в Улькиорру, ему вдруг стало легко, по бёдрам потекло раскалено-горячее… Властелин Хогиоку обессиленно упал на кровать, судорожно прижимая к себе арранкара, так крепко, будто кто-то угрожал его отобрать. Опьянение этих мгновений не желало уходить, не отпускало сразу. Мысли путались и сбивались.
Сейчас ему было наплевать на весь пока еще не завоеванный мир. И на все на свете загадки физиологии арранкаров. Улькиорра лежал в его объятиях, похоже, слишком уж ошеломлённый происходящим, полузакрыв глаза, и недвижно, потихонечку, постепенно выравнивая дыхание. Прядка чёрных волос прилипла к щеке Владыки…
Владыки, которому сейчас стало всё равно, кто кому тут принадлежит..