Небесный трамвай
Примечание: по заявке  Айхалли Хиайентенно "сказку про маленький трамвайчик, который мечтал летать. И однажды полетел..."

Жил да был в одном городе старый трамвайчик вишневого цвета. Когда-то он резво бегал по рельсам, развозя людей, а ныне лишь грустно следил за куда более новыми трамваями, стоя на проржавевших запасных путях, никому не нужный и позабытый, мок под дождями и зяб под навевающим сон снегом, который некому было с него счищать. Изредка более новые трамваи беседовали с ним; громыхающие неуклюжие угловатые трамваи — красные с белой полосой, сменившие когда-то собратьев трамвайчика, больше общались между собой и сетовали на нынешние времена и разбитые пути; ласково с ним обращался очаровательный кремовый трамвай, похожий на картинку, новехонький же желтый трамвай-иностранец с гармошкой (зачем трамваю гармошка? во времена старого трамвайчика гармошкой хвалились автобусы-икарусы, а порядочному трамваю она ни к чему, лучше уж еще вагон прицепить) надменно звякал на попытки заговорить с ним и отмалчивался, не удостаивая старика ответом.читать дальше Зато шумные воробьи и веселые синицы находили порой убежище от зимней непогоды внутри, забираясь через оставшееся приоткрытым окно, и трамвайчик слушал их рассказы о небе и полете; синицы рассказывали о дальних краях, о солнце в синем зимнем небе, которого к весне надо бы дозваться, поднявшись как можно выше — не оставлять же прочим прилетевшим из теплых краев птахам зимние холода! Воробьи же рассказывали о родном городе, об обнаглевших кошках и неуклюжих голубях, из-под клювов которых воробьи ловко таскали крошки.

— Там, в небе, наверное, холодно? — спрашивал трамвайчик.
— Небо — лучше всего, — звенели синицы. — Оно высокое, бесконечное — дух захватывает! В солнечные дни оно пронизано нитями лучей, в пасмурные — лохматое от туч...
— Тучи похожи на лохматых котов, — добавляли воробьи, — но нрав у небесных котов куда как лучше, чем у котов земных, так и норовящих схватить бедную птаху!
— Ветер же рассказывает нам чудные истории — он везде бывает! — говорили синицы. — Он говорит всеми голосами, какие только есть на свете!
— В небе дышать легко, ветер держит птиц, и даже если порой озорует, пытаясь выламывать крылья — все равно он наш друг, друг всех птиц, и нет ничего лучше неба и ветра, распахивающего крылья, — согласно звенели синицы и чирикали воробьи.
— Как бы и мне хотелось в небо, — вздыхал, поскрипывая дверцами, трамвайчик. — Тяжело быть прикованным к рельсам — и никуда с них не свернуть... А так хочется свободы — парить в небе, слушать истории ветра, повидать другие страны...
— Трамваи не летают, — звенели-смеялись желтогрудые синицы.
— Летают же стальные птицы, — задиристо возражали воробьи — больше потому, что они обожали говорить и делать наперекор.
— Они — птицы, хоть и не такие, как мы, но у них тоже есть крылья, бескрылым же в небе делать нечего!
Трамвайчик вздыхал грустно и умолкал; в свисте ледяного зимнего ветра ему чудились те истории, о которых говорили птицы.

А потом про старый трамвайчик вдруг вспомнили, в честь юбилея городского трамвая подремонтировали и выкрасили заново, вновь пустили бегать по рельсам.
Трамвайчик приветливо звенел встречным надменным трамваям последних моделей, радовался работе — пусть и скрипели дверцы и ломило пол в салоне, а электродвигатель с трудом тянул в гору — менять его никто не стал. Но все же — это было работой, а от забвения и безделья трамваи умирают, как умирают и старые брошенные грузовики и легковые автомобили, кроме одряхлевших двигателей потеряв что-то важное, без чего просто становились набором никому не нужных запчастей.

День был самым обычным, и трамвайчик неспешно полз по мосту — рельсы здесь давно не меняли, да и трамвайчику тяжело было бегать быстро, потому и приходилось почти ползти.
— Ой, кто-то сумку позабыл, — растерянно сказала вдруг кондуктор.
На одном из передних сидений лежала матерчатая сумка с чем-то большим и круглым.
— А если — бомба? — сказал кто-то тихонько, но слова его почему-то прозвучали очень громко.
Когда людей слишком много — страха тоже становится больше, а охватывающая паника мешает думать ясно.
— Остановите трамвай, я выйду! — требовал кто-то, и люди согласно зашумели.
— А оно тикает хоть? — с любопытством вопрошал другой.
— Да выбросьте вы ее! — советовал третий.
— А мост-то, мост — рухнет ведь! — волновался четвертый.
— Там тыква... — растерянно сказал самый храбрый, заглянув в сумку.
— А бомба-то — внутри, не иначе, — заволновался весь салон.
Самый храбрый открыл с помощью кондуктора форточку — и выпихал тыкву в нее.
— Сейчас взорвется! — ахнул салон.

Трамвайчик слушал людей и волновался так, что даже электродвигатель застучал нехорошо, а из-под дуги вырвался сноп искр. Уж наверное, людям тут виднее — раз тревожатся, значит, есть о чем!
За себя трамвайчик не слишком боялся, но пока он вез людей — был за них в ответе; и, когда пассажиры дружно выдохнули «сейчас взорвется», трамвайчик отчаянно пожелал суметь сделать хоть что-то... Ах, если б только он умел летать! Колеса стукнули последний раз на стыке рельсов — и завертелись быстро-быстро, потеряв вдруг опору, а мост будто провалился вниз. Ахнули глядящие в окна люди.


Ветер поддержал трамвайчик, хлопая дружелюбно ладонями по бокам, хохоча и радуясь новому другу.
Трамвайчик ликующе зазвенел: вот он я, смотрите! Купаюсь в небесной синеве, наконец-то свободен от рельсов, наконец-то — лечу! Будто настоящая птица, хоть у меня и нет крыльев! Это и есть счастье — быть свободным, купаться в небе...
Ветер, хохоча разными голосами и восклицая что-то невнятное, но одобрительное, вился вокруг, крутил колеса и дергал шутливо за дугу.

Покатилась злосчастная тыква, замерла на трамвайных путях ярким рыжим пятном.
Прочие трамваи, не слыша, продолжали послушно бегать по рельсам по одним и тем же надоевшим маршрутам.
И никто не видел вишнёвый старый трамвайчик в синем небе, улетающий вслед за стаей птиц, рассыпая сноп золотистых искр.

*случай вполне реальный, но в реальности все было куда комичнее