- Следующих выпускай!
- Давай троих сразу, интересно же, что Тёплый сделает!
- Убил! Интамиль, твоего убил!
Четверо молодых Странников стояли на вершине небольшого заснеженного холма и неотрывно смотрели вниз. Внизу, чуть отступив от плотного колючего ряда страж-деревьев и сосен, высилось толстое узловатое чардрево, украшенное, сообразно почти всеобщему древнему обычаю, хмурым лицом, вырезанном на коре. А спиной к чардреву стоял человек в чёрном, вооружённый наспех сделанным факелом и мечом. Обречённый человек в чёрном - Посланников у детей вечной зимы всегда было более, чем достаточно.
читать дальшеОстатки первого из них, изуродованные огнём, валялись сейчас у человека под ногами, ещё судорожно дёргаясь, в то время как он отбивался от второго, и ещё трое тихонечко подбирались к добыче, ползя вниз с холма. Видеть их пока что человек не мог.
Он был хорошим воином, этот молодой дозорный. Очень хорошим. Но Посланники побеждали всегда, хотя каждый из них в отдельности был туп, неповоротлив и двигался вперёд только потому что его наполняла и подхлёстывала воля хозяина. Посланники брали числом и нечувствительностью к страху и боли. Человек знал это. И знал, что на самом деле уже мёртв. Человек сражался не ради победы и не в надежде на спасение. Просто это совсем уж невыносимо - просто рухнуть в снег и позволить упырям рвать свою ещё живую плоть, пока есть ещё хоть какие-то силы. Пусть уж развязка случится, когда он хотя бы потеряет сознание. До этого, увы, уже недалеко - конечно, тело ещё действует, само по себе, практически помимо рассудка, тело делает нужные и правильные движения. Но никакая жажда жизни и никакая выучка не спасёт от каменной усталости, которой неумолимо наливаются все мышцы, от нехватки воздуха для дыхания, от чёрных мушек, пляшущих перед глазами.
Ещё три живых мертвеца с холодными и бессмысленными светящимися гляделками неуклюже спустились с холма и замерли, словно ожидая, когда человек добьёт их собрата. Ну, или наоборот. Скорее всего, конечно же, наоборот. Семеро богов, не оставьте милостью своей невезучего чёрного брата...
Словно в ответ на этот случайный обрывок молитвы, мелькнувший в мыслях приговорённого злой судьбой, откуда-то налетел порыв ледяного ветра. Очень странный порыв ветра, в природе таких, вроде бы не бывает. Этот ветер был каким-то... узким, словно клинок. Человека он едва задел по лицу, правда, погасив и факел, а вот его уродливого противника сбил с ног, а затем и вовсе смёл, как мусор, отбросив довольно далеко от чардрева. Мгновение спустя такая же участь постигла и троих упырей, сошедших с холма.
Во всём этом следовало бы усмотреть сущее чудо Семерых и преисполнившись подобающего благоговения, всем сердцем устремиться к небесам в благодарственной молитве. Но на это не было сил. Даже на достойное этого чуда удивление не было сил. Человек просто прислонился к шершавой белой коре, сполз спиной вниз по стволу и замер, закрыв глаза.
И тотчас же заставил себя снова их открыть. Потому что что-то очень холодное осторожно коснулось его плеча. На самый что не есть позорный вопль ужаса у человека тоже не было сил, и только поэтому такой вопль и не разорвал в клочья лесную морозную тишину. Потому что кто бы не завопил, если бы мог, увидев на своём плече бескровно-бледную тонкую руку с тёмными когтями на пальцах. Руку Белого, будь он проклят, Ходока. К которой, разумеется, прилагался весь остальной Ходок, будь он проклят ещё раз. Тут не то что кричать - дышать забудешь, будь ты хоть какой молодец и храбрец.
- Придурки! - порождение мрака не разжимало губ, но человек явственно услышал именно это словечко. И от неожиданности просто спросил:
- Какие ещё придурки?
- Мальчишки-первый-жалкий-снежок-тающий-едва-земли-коснувшись, - возник ответ, - Я объяснил им, что это - плохая игра, и они ушли. Я сказал им, что так мужества не взрастишь, скорее - наоборот. - Иной, наконец, убрал руку с обтянутого чёрной кожей плеча. - Они больше не придут. Посланники тоже не придут. Ты спокойно отправишься туда, куда собирался.
Ходок по-прежнему не двигал губами и не производил звуков. Они умеют говорить мыслями? Или это всё - просто предсмертный бред? Но тогда куда упыри делись? Или их вовсе не было, никаких упырей, а он просто спит и видит сон? Отчаянно неприятный сон, надо сказать.
- Мы умеем говорить мыслями. Как иначе, если я не знаю твоего языка, а ты не поймёшь мой?
Значит, не сон. Но тогда почему?..
- Почему я их разогнал? - бледные губы тронула тень улыбки, - Потому что так не сражаются. Разве у вас, у Тёплых не считают, что вот так затравливать кого-то и смеяться - удел таких-кому-никогда-не-стать-теми-о-ком-хочется-помнить?
- У нас говорят: это против чести, - согласился человек, - А честь - это как раз то, что остаётся в памяти.
Это всё-таки сон. Во всяком случае - это похоже больше на сон, чем на то, что действительно может произойти не с героем полусказочной страшноватой истории, а с настоящим - из плоти и крови, а не из выдумок позаковыристей, разведчиком Дозора, которому не повезло отбиться от своих и пришлось искать место для ночлега в этом страшноватом лесу. Ладно там упыри - эта нечисть, к сожалению, доподлинно бывает на свете. Но вот так вот почти по-дружески разговаривать в Белым Ходоком... Да если сказочник вплетёт этакую нить в своё повествование, на него зашикают - мол, ври, да не завирайся...
Иной рассмеялся. Звук этого смеха, совсем непохожего на человеческий, тем не менее оказался вовсе не неприятен - будто расспыпАлись тоненькие льдинки. Да и сам Ходок ничуть не выглядел отталкивающим. Наоборот - был скорее даже своеобразно, очень странно красив. Высокий ростом, едва не на голову выше своего собеседника, очень тонкий в кости, но не уродливо измождённый, а просто изящный, тонкие черты лица, длинные - до ягодиц тёмные волосы, тронутые инеем. Кожа, правда, настолько бледна, что кажется даже чуть сероватой, но это совсем не придаёт снежному существу сходства с живым мертвецом. И ледяные искорки-серебринки на этой коже... И глаза - живые, мерцающие, синие морозные звёзды, в них хочется смотреть долго-долго, они завораживают, так, как умеет иногда завораживать пламя одинокой свечи... Нет! Он же слышит мысли, нельзя о нём так думать!..
Элтон Маллистер, самый младший сын лорда Дариана Маллистера был отправлен отцом на Стену не потому что чем-либо провинился и запятнал бесчестием знамёна своего дома. И не добровольцем, околдованным чеканными словам баллад о легендарном древнем Братстве, как было, впрочем, объявлено соседям и черни. Элтон Маллистер просто никогда не подарил бы своему отцу внука. Потому что клятву Дозора - ту её часть, которая касалась женщин, ему было соблюдать проще простого. Гораздо проще, чем раз и навсегда твёрдо запретить себе смотреть на других молодых братьев взглядами, отнюдь не братскими. Мужеложцев нигде не любят, эту печальную истину юный лорд Маллистер накрепко выучил ещё дома. А в Чёрном Замке быстро осознал и затвердил ещё и другую: братья, которых в Дозоре не любят, обычно живут недолго и отчаянно хреново. Если они, конечно, не старшие командиры, для изобретательного народного гнева уже недосягаемые. Элтону Маллистеру до старшего командира пока ещё как до луны...
Интересно даже - как с этим у Ходоков?
- С чем у Ходоков? - спросил Иной, - Ты сейчас о чём-то очень ярком для тебя задумался, но я не смог понять, о чём.
- О некоторых обычаях людей, - вывернулся Элтон. И добавил, не удержавшись:
- А ведь ты красивый...
- Да, мы красивые, - совершенно спокойно согласился Ходок, - Мы красивые, как холод. А мне рассказывали, что вы нас едва ли не с Посланниками путаете. Это правда?
- С какими такими Посланниками?
Вместо словесного ответа перед внутренним взором человека возникло видение трёх спускающихся с холма упырей.
- Так это они - Посланники, да? Живые мертвецы? Но зачем они вам?
- Они могут делать всякие работы. Дорогу, например, разведывать, если опасно. Мы управляем ими с помощью холода, - охотно начал объяснять Иной, который, похоже, любил рассказывать о своём народе, - Посланники не обладают душой и памятью, и у них нет воли, поэтому мы вкладываем в них свою.
- В общем-то, это нехорошо - так использовать чьё-то мёртвое тело, - Элтон понимал, что если он сейчас пустится в назидания относительно почтения к усопшим, выглядеть он, конечно, будет преглупо. Но даже это всё-таки лучше, чем будет, если Ходок, не попустите Мать и Дева, догадается, хотя бы смутно, что сейчас спасённому им чёрному брату лезет в голову на самом деле.
- Это вы что-то такое всегда делаете с мертвецами... бессмысленное. Возитесь с ними, что-то говорите им. Даже устраиваете праздники в их честь. Это глупо, ведь мёртвые не видят и не слышат. Тот, кто прекратил-быть-совсем - ушёл навсегда. И его бывшая плоть - просто мясо. Тёплые-из-за гор, которых вы называете тенами, вообще их едят, как и всякое другое мясо.
- Но я же не тен, - Элтону вдруг стало смешно. Иной с готовностью подхватил его смех, и лицо на чардреве, кажется, нахмурилось ещё больше. Наверно, ему не нравилось, что человек и Ходок вместе хохочут над такой неподходящей для шуток вещью, как почтение к умершим.
Но зато, смех, похоже, умеет согревать не только душу. Или же это Иной на самом деле мог не только нагнать морозу, но и наоборот, заставить его отступить. Дозорный, отсмеявшись, осознал, что ему вовсе не так холодно, как, по идее, должно было бы быть. Не Дорн, конечно, но жить можно.
Другое дело, что навалился голод. Раньше, в горячке попыток найти свой отряд, потом боя, а потом потрясения от казавшегося бредовым разговора - страшно подумать - с Белым Ходоком, он как-то не ощущался. А сейчас, когда Элтон, наконец, более-менее успокоился, голод, казалось, вцепился в его внутренности волчьими зубами.
- Вот для этого, например, и нужен Посланник, - чуть самодовольно сказал Иной, - - Его можно отправить охотиться, пока мы разговариваем.
Эта мысль, конечно, показалась Элтону сомнительной и какой-то мало достойной урождённого лорда и чёрного брата. Но предложить лучшую он всё равно не мог. Поэтому просто отвернулся, чтобы не смотреть, как из-за сосен выбредает очередной омерзительный помощник Иного. Тот, конечно же, мгновенно заметил это.
- Посланники вот настолько тебе неприятны?
- Да, - честно признался Элтон, - Отвратительное, полуразложившееся обледенелое... ммм... нечто.
Ходок помрачнел.
- А я? Я тоже тебе неприятен?
Угораздило же его такое спросить! А ведь человек так старался, отвлекал Иного от этой темы... И его, и себя. Но раз уж спрашивают, остаётся только отвечать, а если спрашивают мыслями, то отвечать придётся ещё и честно. И почему-то это так приятно - отвечать ему честно.
- Нет, - помимо воли Элтон заулыбался, - Я же уже говорил - ты красивый. Очень.
-- А разве красивое не может быть неприятным?
- Не знаю. Ты - точно нет.
Элтон поймал себя на том, что ему невыносимо хочется коснуться Иного. Ощутить под пальцами холод этой кожи. Интересно, она покажется обжигающе-ледяной, как говорят легенды, или всё-таки нет?
Всё-таки он позволил себе это. Стянул перчатку и погладил Иного по руке. Тот взглянул на дозорного с интересом и ответил примерно тем же - быстро коснулся пальцами человеческой кисти.
- А тёплое - это, оказывается, совсем не больно и не неприятно, - с удивлением отметил он.
- А ты вовсе не обжигаешь холодом, как говорилось в наших преданиях, - отозвался в тон ему Элтон.
- Я могу сотворить какой угодно холод. В том числе и непосильный для любой тёплой плоти. Но сейчас я стараюсь сделать его поменьше, чтобы тебе не было неудобно со мной разговаривать.
- Ты... заботишься обо мне?
- Но ведь я хочу разговаривать с тобой и дальше, - чуть улыбнулся Иной, - А если ты замёрзнешь до того, чтобы потерять-своё-тепло-совсем, то как же я буду?
- Упыря сделаешь, то-есть Посланника, - попытался пошутить Элтон, но собеседник такой шутки, похоже не понял.
- Я же только что объяснял тебе, - в мысленных словах сейчас ясно чувствовалась досада, - Посланники, они внутри пустые. В нём уже совсем не будет тебя! И поэтому, - вдруг почему-то опустил взгляд он, - Поэтому я не буду делать Посланника из покинутого тобой тела. Чтобы он не смел напоминать тебя, тобой не являясь!
Вернулся упырь, бросил к ногам хозяина две полурастерзанные кроличьи тушки и отступил назад в темноту лесного покрова.
Элтон поглядел на них слегка растерянно.
- Это не Посланники, это мясо, - не понял этой растерянности Ходок, - Ешь, пока не заледенело!
- Но я... - Элтон опять почувствовал себя дураком, в который уж раз за сегодня, - Я не ем сырое мясо.
- А что ты тогда делаешь с мясом? Как сушишь?
- Я имею в виду, что мы, люди, готовим мясо на огне.
- Но я не люблю огня. Мне придётся уйти, если ты его разведёшь.
Размышлял Элтон совсем недолго. Как-то позорно недолго.
Во-первых, когда его загнали упыри, то-есть Посланники, небо уже наливалось нежным аметистовым сумраком. В зимнем лесу темнеет быстро, и сейчас мрак вокруг стоял уже непроглядный. В нём слабо, едва заметно светилась фигура Ходока и горели холодным огнём его глаза. Элтону совершенно не хотелось оставаться в темноте совершенно одному и даже без такого призрачного света. Зимняя ночь в этом лесу убивала почти наверняка.
Но даже, если бы это было не так, ему не хотелось, чтобы Иной уходил.
Слишком отчаянно не хотелось.
- Ладно, - сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало как можно бесшабашнее, - Придётся мне тогда немножечко одичать.
Сырая ещё тёплая крольчатина показалась человеку изумительно вкусной.



Продолжение следует, я надеюсь.